не в том случае, если бы они любили друг друга и все их счастье зависело от того, могут ли они пожениться, — кротко заметила миссис Хэмли.

— Вздор! Любовь тут ни при чем! Нет, моя дорогая, мы с вами любили друг друга так нежно, что ни один из нас никогда не был бы счастлив с кем-то другим. Люди сейчас не те, что во времена нашей молодости. Сейчас любовь — просто глупые фантазии и сентиментальные бредни, как я погляжу.

Мистер Гибсон считал, что окончательно уладил вопрос о поездке Молли в Хэмли еще до того, как поговорил с ней, что сделал только утром того дня, когда миссис Хэмли ожидала ее. Он сказал:

— Между прочим, Молли, сегодня, чуть попозже, ты едешь в Хэмли. Миссис Хэмли хочет, чтобы ты провела у нее неделю или две, и я буду чрезвычайно обязан, если ты примешь ее приглашение прямо сейчас.

— В Хэмли? Сегодня, чуть попозже? Папа, ты скрываешь какую-то непонятную причину — какую-то тайну или что-то еще. Пожалуйста, скажи мне, в чем дело. В Хэмли на неделю или две! Да я еще никогда в жизни не уезжала из дому без тебя.

— Да, пожалуй. Но ведь ты никогда в жизни не ходила, прежде чем встала ногами на землю. У всего должно быть начало.

— Это как-то связано с тем письмом, которое было адресовано мне, но которое ты взял у меня из рук так, что я даже не разглядела, от кого оно.

Она не отрывала серых глаз от отцовского лица, словно намереваясь вытянуть из него секрет. Он лишь улыбнулся и сказал:

— Ты настоящая колдунья, гусенок!

— Значит, так оно и есть! Но если это была записка от миссис Хэмли, почему мне нельзя было на нее смотреть? А я все думаю, что за планы ты строишь с того самого дня… с четверга — верно? Все ходишь с таким задумчивым, озабоченным видом — прямо какой-то заговорщик. Скажи, папа, — на этот раз она подошла вплотную и приняла умоляющий вид, — ну почему мне нельзя видеть эту записку и почему я должна вдруг ехать в Хэмли?

— Разве тебе не хочется? Ты бы предпочла не ехать?

Если бы она сказала, что не хочет уезжать, он был бы, скорее, доволен: хотя это и поставило бы его в весьма затруднительное положение, но он уже начинал страшиться расставания с ней даже на такое короткое время. Она ответила, однако, с полной прямотой:

— Я не знаю… быть может, мне захочется, когда я чуть побольше подумаю об этом. А сейчас меня совсем сбила с толку вся эта неожиданность — я не успела подумать, нравится мне это или нет. Одно я знаю точно: что мне не понравится уезжать от тебя. А почему мне надо ехать, папа?

— Где-то сидят три старые дамы и думают в эту минуту о тебе. У одной в руках прялка, и она сучит нить. Ей попался узелок, и она размышляет, что с ним делать. У ее сестры в руках большие ножницы, и она, как с ней бывает всякий раз, когда гладкость нити нарушается, хочет перерезать эту нить, но третья, у которой ума больше, чем у двух других, думает, как развязать этот узел. Она-то и решила, что ты должна поехать в Хэмли. Двух других вполне убедили ее доводы. Так что, поскольку Парки решили, что надо нанести этот визит, нам с тобой ничего иного не остается, как только повиноваться.

— Это все чепуха, папа, и мне только еще больше хочется отыскать эту тайную причину.

Мистер Гибсон переменил тон и заговорил серьезно:

— Причина есть, Молли, и такая, о которой я не хочу говорить. Теперь, когда я тебе это сказал, я надеюсь, что ты проявишь благородство и постараешься даже не строить догадок о том, какова эта причина, и тем более не складывать вместе маленькие открытия, которые могли бы дать тебе возможность узнать то, что я желаю скрыть.

— Папа, я больше не стану даже думать об этой причине. Но мне придется докучать тебе еще по одному поводу. У меня не было нового платья в этом году, а из всех прошлогодних летних я выросла. У меня всего три платья, которые я вообще могу носить. Бетти только вчера говорила, что мне нужно несколько новых платьев.

— То, что на тебе, еще вполне годится — верно? У него очень приятный цвет.

— Да, но, папа, — она приподняла подол, словно собираясь танцевать, — оно шерстяное, в нем так жарко и тяжело, а сейчас с каждым днем будет становиться все теплее.

— И почему девочки не могут одеваться как мальчики? — сказал мистер Гибсон с некоторой досадой. — Откуда мужчине знать, когда его дочери нужны наряды? А если он это знает, то как и где их выбирать, когда они ей больше всего нужны, а у нее их нет?

— Вот в чем вопрос! — сказала Молли с ноткой отчаяния в голосе.

— А может быть, сходишь к мисс Розе? Разве у нее не бывает готовых платьев для девушек твоего возраста?

— К мисс Розе?! У меня никогда в жизни не было нарядов от нее, — ответила Молли с удивлением. Мисс Роза была знаменитой портнихой и модисткой этого маленького городка, а все платья для девочки до сих пор шила Бетти.

— Да, но теперь, по-видимому, некоторые люди уже смотрят на тебя как на взрослую девицу, так что тебе, я полагаю, пора открыть кредит у модистки. Это не значит, что ты не можешь купить что угодно и у кого угодно за наличные. Вот тебе десять фунтов. Ступай к мисс Розе или к мисс Кому-Угодно и сейчас же купи, что пожелаешь. Карета из Хэмли приедет за тобой в два часа, а все, что будет еще не совсем готово, можно отослать с их повозкой в субботу, когда кто-нибудь из их людей приедет на рынок. Нет, не надо меня благодарить! Я вовсе не хочу тратить деньги и не хочу, чтобы ты уезжала и оставляла меня одного: я буду скучать без тебя — я это знаю, и только суровая необходимость заставляет меня отсылать тебя с визитом и выбрасывать десять фунтов на твои наряды. Вот так! Ступай прочь, ты — сущее наказание, и я собираюсь перестать тебя любить как можно скорее.

— Папа! — Молли предупреждающе подняла палец. — Ты опять напускаешь на себя таинственность. Хоть мое благородство и несокрушимо, я не стану обещать, что не поддамся своему любопытству, если ты не перестанешь намекать на какие-то